Гадкий утенок

Дмитрий М. Эпштейн

Все помнят сказку Андерсена с таким названием, но ведь времена меняются, не правда ли? Двадцатый век полностью перекроил эстетические представления о прекрасном, утвердив возможность наличия такового в безобразном. Кто-то скажет: антиэстетика. Нет, это эстетика - просто другая. Четверть века назад Англия смачно плюнула в лицо всему мира грязью панка. Европа утерлась, Америка заявила, что на самом деле породила явление именно она, Австралия достойно приняла вызов. Ее ответом стал Ник Кейв.

Впрочем, Кейв кроил себя все же по американской модели, равняясь на мастера непреднамеренного эпатажа Игги Попа, в образе которого Ника привлекала сексуальность неоседланного мустанга, подстегиваемая лошадиными дозами героина. Ну, сексуальность не купишь, а вот героин... В марте 1983 года группа The Birthday Party в наркотическом тумане приступила к записи мини-альбома "Mutiny" и в процессе работы попросту развалилась на куски. Сперва под суд за езду "под газом" и парочку магазинных краж угодил басист Трейси Пью, затем гитарист Роуленд Хауард поцапался с барабанщиком Миком Харви, нашедшим в немецкой команде Einsturzende Neubaten единомышленника по имени Бликса Баргельд. Последний предложил вокалисту Кейву свои услуги, и судьба Хауарда была решена, но накануне гастролей по родимому Зеленому континенту свалил, не выдержав постоянных скандалов, сам Харви. На него коллеги и свалили все шишки, когда вернулись домой и объявили о кончине ансамбля.

Вернулись не все - Кейв выбрал противоположное направление и осел с подругой в Лондоне, где, маясь от безделья, повадился нежиться на крылечке в одних трусах и рисовать. Вместо карандаша Ник пользовался шприцем, который наполнял собственной кровью. Дошло до того, что он как-то раз извлек привычное орудие труда прямо в метро, чтобы в отсутствие ручки увековечить в записной книжке некую гениальную мысль. Мысль была далека от музыки - с этим видом искусства мрачный австралиец решил завязать. Он писал. Вместе с нью-йоркской панк-поэтессой Лидией Ланч Кейв наваял серию из пятидесяти одноактных пьес, мало того что непристойных, так и вовсе постановке не поддающихся. И тем не менее, артист в нем перевесил литератора: Ник позвонил Харви и предложил начать все сначала.

Музыкантов искать не пришлось. Кейв и Харви призвали к станку Баргельда, Барри Адамсона (он недолго заменял Пью, когда того посадили) плюс второго гитариста Хьюго Рейса, тоже антипода. Не потерявшая веры в потенциал Ника после распада его предыдущей группы фирма Mute выделила деньги - и не прогадала, так как планировавшийся мини-альбом обернулся в 1984-м полномасштабной пластинкой. Программу хитро назвали "From Her To Eternity" - лишившись одной буквы, привычное "отныне и вовеки веков" превратилось в "От нее и вовеки веков". Вот вам и сексуальность. А после этого вывеску нового коллектива, The Bad Seeds - "Плохие семена", трактуйте как угодно.

Суть же команды сами ее участники трактовали тоже как угодно - но только не как рок-группу, ибо музыка их была поставлена на службу литературным экзерсисам лидера. Схематичные зарисовки окружающего бытия Ник переплавлял в странные рассказы, вдохновленные классической американской прозой вроде "Моби Дика" или легших в основу песни "Saint Huck" "Приключений Гекльберри Финна". Более того, по завершении записи диска Кейв принял приглашение отправиться в Лос-Анджелес для работы над сценарием фильма "Болотистые земли", отправной точкой которого послужила песня The Birthday Party "Swampland". Ничего однако не вышло - клубок мыслей в целлулоидную пленку не оформился, и несостоявшегося сценариста отправили обратно в Англию. Тогда в пику кинематографистам Ник решил развить песню в роман. Контракт на его публикацию артист подписал в октябре 1984-го, хотя труд завершился только через пять лет книгой "And The Ass Saw The Angel". Название, на первый взгляд, вполне благочестиво: "И узрела ослица ангела" - знакомый сюжет о Валааме, да вот слово "ass" на разговорном английском - не что иное, как "задница". Ну правда, чего же стесняться тому, чье исполнение своей "Avalanche" похвалил сам Леонард Коэн? Вся книга оказалась выстроенной на двух уровнях - внешнем и внутреннем.

А попытка сделать песню книгой породила и обратный процесс - мысли, укладываемые в канву повествования, начали порождать песни. С соответствующим библейско-извращенным уклоном, что отразилось в названии второго альбома Bad Seeds "The Firstborn Is Dead"; мертвым первенцем, по Кейву, стал брат-близнец Элвиса (близнец Пресли действительно погиб при родах), а потому диск 1985 года открывался песней "Tupelo" - в Тупело Король появился на свет. Все, казалось бы, шло как надо, и роман рос, насыщаясь образами, однако образы эти опять-таки отнимались от нерожденных песен. Ник нашел элегантный выход: записать диск чужих произведений. Так и поступили, нарезав на "Kicking Against The Pricks" хиты Джимми Уэбба, Джонни Кэша и старые блюзы, в одном из которых, "Muddy Water", отметилась мать Кейва Дон - в ближайшем ломбарде для нее раздобыли скрипку, и дело было на мази. Хотя не совсем, так как неожиданно выяснилось, что готика, экзистенциализм и прочий мрак в Англии уже немодны. То ли дело Западный Берлин, дорогу куда давным-давно проложили Дэвид Боуи, Игги Поп и Лу Рид, - там Кейва считали великим поэтом, а в Греции и Израиле Ник и вовсе не рисковал гулять по улицам, опасаясь экзальтированных поклонников.

Да он и не хотел гулять. Выходя наружу только ради концертов, артист предпочитал сидеть дома и работать, работать, работать... Вылазки за дверь не оправдывали себя и в том смысле, что Кейв умудрился дважды потерять свою пухлую рукопись, да и женщины постоянно преследовали довольно стеснительного певца. Так что он не замечал происходившего вокруг него. В конце 1986-го Ник узнал о смерти своего былого басиста в результате эпилептического припадка, а потом состав покинул сменщик Пью Адамсон. Тяжелые мысли к концу года воплотились в печальную пластинку "Your Funeral... My Trial", а в 1987-м вновь унесли ансамбль в Лондон. Те двенадцать месяцев, что Bad Seeds трудились над альбомом "Tender Prey", осмысливавшим романтические отношения, оказались неудачными донельзя. Ник наконец научился получать удовольствие от звука собственного голоса, но, издерганный неоднократными арестами за наркотические дела, с трудом принуждал себя им пользоваться. В итоге песня "The Mercy Seat", герой которой, умирая на электрическом стуле, продолжает отрицать свою вину, получилась невероятно прочувствованной.

В январе 1988-го Кейва повязали снова - за героин, - и он сбежал в Мельбурн, где прямо в аэропорту подвергся очередному обыску и откуда рванул в Берлин. В Германии певец стал торговать наркотиками - самое неприглядное занятие даже для того, кто сам пускает по вене дельфинов. Когда хозяин выставил его из квартиры, Ник рванул в Лондон - и прямиком под суд, предложивший разумный выбор: нары или реабилитационная койка. Ну, у австралийцев с понятиями не все наоборот... Так что вслед за лидером "прочистили трубы" и его коллеги. Примечательно, что пусть все заработанные Bad Seeds деньги и вытекли через шприцы, дела команды всегда были кристально чисты - за бумагами следил Харви. А потому в 1989-м группа смогла позволить себе отыграть четыре концерта в Бразилии. В Сан-Паулу Кейв встретил дизайнера одежды Вивиан Карнейро и не только поспешил вернуться к ней после рекламной кампании наконец появившегося романа, но и решил записать в Бразилии новый альбом. Большая часть изданного в 1990-м "The Good Son" была сочинена на пианино, купленном для возлюбленного Вивиан.

Артист как в воду смотрел: в мае 1991 года Карнейро родила ему сына. А из колыбельных, которые Ник пел младенцу, родился новый диск, "Henry's Dream" (сына назвали Люком, однако написанная для него песня именовалась "Papa Won't Leave You, Henry"). Вдохновленнный искусством бразильских уличных музыкантов, Кейв хотел, чтобы пластинка 1992-го вышла яростной - но акустической. Однако зарекомендовавший себя многолетним сотрудничеством с Нилом Янгом продюсер Дэвид Бриггс с задачей не справился, и всю работу австралийцам пришлось переделывать. За это время в отношениях Ника и Вивиан произошел разрыв, и в 1994 году, снова осев в Лондоне, Кейв излил печаль и гнев в цикле песен, объединенных названием "Let Love In".

Во время работы над программой вырисовался "O'Malley's Bar", положенный на музыку рассказ о безумце, застрелившем двенадцать человек, - всех, кто проводил время в упомянутом ирландском баре. И тут у мрачного Ника возникла мысль создать альбом, повествующий об убийствах в разных его ипостасях. Мысль почти шуточная, однако именно благодаря "Murder Ballads" в 1996 году Ник Кейв стал звездой международного масштаба. Точнее, благодаря одной-единственной песне, "Where The Wild Roses Grow", которую нескладный долговязый артист исполнил дуэтом с миниатюрной красавицей Кайли Миноуг, своей землячкой. На него обратил внимание весь мир.

Но нельзя сказать, что Кейв в ответ обратил внимание на весь мир. Для Ника мир на какое-то время сосредоточился в глазах новой любви - певицы Полли Харви, заменившей Кайли для выступления в шоу "Top Of The Pops". Слушая пластинку 1997-го "The Boatman's Call", никто не усомнился в том, что за дама на сей раз стала героиней Ника, - таких личных текстов из-под его пера еще не выходило. Хотя особо оптимистично песни отнюдь не звучали. Собственно, причин для оптимизма было немного: как раз в том году покончил с собой лидер INXS Майкл Хатченс, на паях с Кейвом владевшим кафе в Ноттинг-Хилл. В Австралии на похоронах друга Ник спел "Into My Arms" и замолчал. Нового его альбома поклонникам пришлось ждать целых четыре года.

За это время произошло много чего, но главное - Кейв обрел наконец счастье. Это чувство ему подарила работавшая на Вивьен Уэствуд модель Сюзи Бик. Жена не только упорядочила жизнь и мысли артиста, но и наконец смягчила его - да и кто бы не растаял, став отцом мальчишек-двойняшек? После их рождения прошел "правильный" срок в девять месяцев, и весной 2001 года на диске "No More Shall We Part" мир услышал счастливого Кейва. Название, еще одна строчка из свадебной клятвы, странной логикой замкнуло цикл блужданий автора. Гадкий утенок все же стал лебедем - только черным. Что теперь? Наверняка взлет. Если только с Ником Кейвом можно что-либо утверждать наверняка.